— Что вы знаете о ЛСД? — спросила она с легкой усмешкой, которая ему очень понравилась.
— Крайне мало, — признался он. — Пробовал дважды — впервые два года назад, а раз — в прошлом году. В некотором смысле я почувствовал себя лучше. Он прочистил голову... по крайней мере, мне так показалось. После этого всякой дряни в голове вроде стало меньше. Но я не хотел бы привыкать к нему. Мне не нравится ощущение потери контроля над собой. Можно угостить вас кока-колой?
— Хорошо, — согласилась она, и они вместе пошли к зданию студенческого клуба.
Он купил две бутылки кока-колы, и они провели остаток дня вместе. Вечером выпили по несколько кружек пива в местной забегаловке. Оказалось, она хочет разбежаться с другом и не знает, как вести себя в этих обстоятельствах. Он, видимо, вообразил, что они уже женаты, рассказала она Энди, и категорически запретил ей участвовать в эксперименте Уэнлесса. Именно поэтому она не отказалась, подписала анкету и теперь готова на все, хотя и страшновато.
— Этот Уэнлесс действительно смахивает на сумасшедшего доктора, сказала она, рисуя пивной кружкой круги на столе.
— Как вам нравится фокус с сигаретами? Вики хихикнула:
— Довольно странный способ бросить курить, а? Он спросил, не зайти ли за ней утром в день эксперимента. Она охотно согласилась.
— Хорошо пойти туда вместе с другом, — сказала она и посмотрела на него ясными голубыми глазами. — Знаете, я действительно немного боюсь. Джордж был так... — как это сказать?.. — непреклонен.
— Почему? Что он говорил?
— В том-то и дело, — сказала Вики. — Он, по сути, ничего не говорил, кроме того, что не доверяет Уэнлессу и вряд ли кто в отделении доверяет ему, но многие записываются на его опыты, потому что он руководит подготовкой выпускников. К тому же это безопасно: Уэнлесс своих учеников отсеивает. Он потянулся через стол, коснулся ее руки.
— Как бы то ни было, мы оба, возможно, получим дистиллированную воду, — сказал он. — Не волнуйся, крошка. Все в порядке. Оказалось, все совсем не в порядке. Совсем.
Олбани
аэропорт Олбани мистер
эй, мистер, приехали
Трясущая его рука. Голова болтается на шее. Ужасная головная боль боже! Тупая, стреляющая боль. — Эй, мистер, мы в аэропорту.
Энди открыл глаза, тут же закрыл перед ослепительным светом ртутного фонаря. Раздался чудовищный, ревущий вой, он нарастал, нарастал, нарастал, Энди содрогнулся от него. В уши словно втыкали стальные вязальные спицы. Самолет. Взлетает. Это дошло сквозь красный туман боли. О да, теперь все это доходит до меня, доктор.
— Мистер? — Таксист казался обеспокоенным. — Мистер, как вы себя чувствуете?
— Голова болит. — Голос его, казалось, звучит откуда-то издалека, погребенный под звуком милосердно затихающего реактивного двигателя. Который час?
— Почти полночь. Движение замирает. Не говорите, сам скажу. Автобусов не будет, если вы собрались куда-то. Вас не отвезти домой?
Энди попытался вспомнить байку, рассказанную таксисту. Необходимо ее вспомнить, несмотря на головную боль. Стоит ему сказать что-то противоречащее тому, что он говорил раньше, и в голове таксиста возникнет вторичная реакция. Может, она пройдет сама собой, скорее всего пройдет, а может, и нет. Таксист ухватится за какой-то момент, зациклится на нем, подчинится этой мысли, а затем она будет просто разрывать ему мозг. Так уж случалось.
— Моя машина на стоянке, — сказал Энди. — Не беспокойтесь.
— А-а, — таксист облегченно улыбнулся. — Знаете, Глин просто не поверит всему этому. Эй! Не говорите, сам...
— Конечно, поверит. Вы же верите, да? Водитель расплылся в улыбке:
— У меня крупная купюра для доказательства, мистер. Спасибо.
— Вам спасибо, — сказал Энди. Трудно, но нужно быть вежливым. Трудно, но нужно продолжать. Ради Чарли. Будь он один, давно покончил бы с собой. Человек не приспособлен к такой боли.
— Вы уверены, что в порядке, мистер? У вас ужасно бледный вид.
— Все хорошо, спасибо. — Он стал будить Чарли. — Эй, ребенок. — Не хотел произносить ее имени. Может, зря, но осторожность, подобно дыханию, стала для него естественной. — Проснись, мы приехали.
Чарли что-то забормотала, попыталась увернуться от него.
— Давай, кукляшка. Проснись, малышка.
Веки Чарли, задрожав, поднялись и открыли ясные голубые глаза, унаследованные от матери, — она села, потирая лицо.
— Папочка? Где мы?
— Олбани, малышка, аэропорт. — И, наклонившись поближе к ней, он пробормотал: — Ничего больше не говори.
— Хорошо. — Она улыбнулась водителю такси, тот ответил улыбкой. Она выскользнула из машины, Энди, стараясь не споткнуться, последовал за ней.
— Еще раз спасибо, — сказал таксист. — Послушайте-ка, эй. Вы — замечательный пассажир. Не говорите, сам скажу. Энди пожал протянутую руку:
— Будьте осторожны.
— Буду. Глин не поверит, что все это — правда. Таксист влез в машину и отъехал от кромки тротуара, окрашенной желтой краской. Еще один самолет взмывал в воздух, моторы ревели, Энди чувствовал, что его голова раскалывается пополам и готова упасть на тротуар, подобно пустой тыкве. Он споткнулся, и Чарли положила ладони на его руку.
— Ой, папочка, — сказала она. Голос ее доносился издалека.
— Войдем. Я должен присесть.
Они вошли — маленькая девочка в красных брючках, зеленой блузке и крупный сгорбившийся мужчина с растрепанными темными волосами. Какой-то служитель аэропорта посмотрел на них и подумал: это же сущий грех — бугай, бродит после полуночи, судя по всему пьян, как сапожник, с маленькой дочкой, ведущей его, как собакаповодырь, а ведь она давно должна спать. Таких родителей надо стерилизовать, подумал служитель.